Heptner - фамилия моей матери
Мою маму звали Галина Георгиевна Гептнер. Она была из московской немецкой семьи, родилась в 1915 году в восточном флигеле здания Реформатской церкви в Малом Трёхсвятительском переулке в Москве. В этой же церкви она была крещена и наречена Галиной Кларой (Galina Clara) в честь её тётки и крёстной Клары Августиновны Ковалевской (Clara Kowalewski).
Её отец, а мой дед Георгий Андреевич Гептнер (1867-1935) был кистером этой церкви. Он выходец из Риги. По мимолётным рассказам, слышанным мною в детстве, дед был далеко самым младшим в семье, рано осиротел, какое-то время воспитывался у старшей сестры, будучи чуть ли ни одного возраста с её детьми, а в 15 лет уехал из Риги в Москву и стал жить сам по себе. Здесь он с грехом пополам поучился в достославном учебном заведении, Земледельческой школе Императорского общества сельского хозяйства, и получил об этом скромное свидетельство, шапка которого показана на рисунке ниже.
Рисунок 2
Часть записей о выдаче Рижским цехом мясников свидетельств подмастерьям с 1800 по 1815 годы. Указаны: наставник (der Lehrmeister), год и месть выдачи, староста цеха (der Amtsältermann)
В возрасте 30 лет женился на 20-летней девушке из Владимира Валерии Августиновне Ковалевской, которая была дочерью иммигранта из Германии Августина Ивановича Ковалевского. Она была лютеранкой и в крещении имела имя Waleria Cecilia. Если теперь в интернете запросить поиски такого имени, то станет ясно, что носили его по большей части польки. Так что имя это скорее польское и вполне в ладу с её польской же фамилией Ковалевская. Но на деле в семье говорили по-немецки, исповедовали лютеранство, ощущали себя немцами, и так и воспринималась окружающими.
Дед с бабкой родили пятерых детей. Первый их сын, Александр, умер во младенчестве ещё в 1900 году. Далее были сыновья Владимир (1901-1975), Георгий (1905-1952) и Эрик (1907-1944), а напоследок и дочь Галина (1915-1976), то есть моя мама.
Однако вернёмся к фамилии Гептнер. Я не помню, чтобы моя мама как-то особым образом рассуждала о ней. Но была ей предана. Она, даже любя моего отца, Бориса Алексеевича Чернявского, не стала брать его фамилию, когда вышла за него замуж в 1939 году, а осталась Гептнер с записью «немка» в паспорте. Старший же её брат Владимир Георгиевич считал, что буква «т» в фамилии Гептнер служит важным отличительным признаком. Он, как мне смутно помнится, считал, что Гепнер без «т» не может быть с нами в родстве, и что это, скорее еврейская, а не немецкая фамилия.
Вскоре после смерти мамы я вдруг сам стал проявлять любопытство к природе фамилии Гептнер и вообще к русскому немечеству. Это меня сильно увлекло, я стал выискивать сведения в Ленинской библиотеке. Дело было 30 лет назад, в разгар так называемого застоя. Тогда большинство источников были закрыты. Они просто отсутствовали в доступном мне каталоге. Те же издания, до которых всё-таки можно было добраться, надо было запрашивать осторожно, поскольку считалось, что честь заниматься в Ленинской библиотеке предоставляется для работы по специальности, то есть в моём случае – по естественным наукам – и об этом служителям говорил сам номер моего читательского билета.
Тем не менее, мне удалось разыскать только что изданную в Германии книгу биографий прибалтийских немцев[1], которую я раскрывал с душевным трепетом. Но едва заглянув в это замечательное издание, я понял, что оно мне ничего про моих предков не сообщит. Оно содержало записи только о дворянах, а мои предки были, согласно устному семейному преданию, цеховыми города Риги, то есть мещанами.
Мой интерес к русскому немечеству как-то случайно совпал с порой расцвета еженедельной газеты для русских немцев Нойес Лебен. Я стал её выписывать. Эта газета отличалась от всех прочих советских изданий некоторой толикой человечности. В брежневские годы в ней можно было то, что не допускалось ни в одной из известных мне русских газет. А именно, дать частное объявление о поисках родных и близких, а также напечатать поздравление с круглой датой кому-нибудь из немецко-русских стариков. Среди прочего, там можно было спросить филолога о происхождении своей немецкой фамилии. Я спросил про фамилию Heptner. Филолог ответил, что, скорее всего, это искажённое Höpfner, то есть фамилия, происходящая от занятия разведением хмеля (Hopfen), то есть как бы Хмелёв. Я принял это с доверием, тем более, что как раз в те годы я получил участок на мещерских торфяниках и почему-то упорно пытался высадить там хмель и родственную ему коноплю. Конопля удавалась, а хмель на болотном торфе расти не желал, но я сажал его вновь и вновь. Получив ответ филолога, я увидел оправдание своему необъяснимому упорству: я из рода хмелеводов! И хмель стал мне мил пуще прежнего.
В связи с этим ответом филолога мне бы хотелось заметить две вещи. Во-первых, это касается редкости фамилии. Настроение читателей газеты Нойес Лебен тогда, около 1980 года, было таково, что если бы кто-то узнал знакомую фамилию, то он бы поспешил поделиться своими знаниями и воспоминаниями, чтобы успеть вырвать из небытия хоть кусочек уходящего русско-немецкого мира. Редакция пересылала такие письма по адресам и люди изредка отыскивали друг друга или же узнавали что-то о близких. Когда я напечатал поздравление моему тульскому двоюродному дяде Андрею Эмильевичу Гептнеру с 80-летием, то мне через редакцию газеты переслали отклик на него. Это было незабвенное письмо от некоего Карла Креца из Восточного Казахстана (из Талды-Кургана). Когда-нибудь, если станет сил, я обязательно расскажу об этом письме подробнее. Здесь же я пишу о нём только потому, что этот, судя по всему, совершенно заброшенный и больной старик ухватился за это поздравление. У него де был родич Генрих Гептнер, который в 1915 году воевал на Кавказском фронте и попал в плен к туркам. А поскольку – как он утверждал - для русских немцев Генрих и Андрей есть одно и то же имя, он считал, что этот его родич и есть мой дядя. Сходства добавляло и то обстоятельство, что дядя Андрей тоже попал в плен и тоже в 1915 году, только не к туркам, а к немцам. Так вот кроме этого бедного Креца никто из читателей этой немецкой газеты не клюнул на фамилию Heptner. Стало быть, она редкая.
А второе замечание касается буквы «t» в фамилии Heptner. Если исходить из хмеля (Hopfen) и хмелевода (Höpfner), то «t» в ней не должно было быть.
Прошло примерно десять лет, и я решил обратиться в Латвийский архив с запросом о семье Гептнер, которая, как я знал, числилась в податных списках мещан города Риги под номером 2881. И мне прислали справку (Приложение 1). Тут уместно заметить, что большинство названных мною на этих страницах лиц в этой выписке отражено, и это на самом деле достойно удивления. Действительно, моя мама родилась в Москве через почти тридцать лет после того, как её отец Георг Юлиус Гептнер навсегда покинул Ригу. Но царская Россия была сословным государством. А потому мои предки так и числились рижскими мещанами. Они даже платили какие-то городские подати и сообщали городским властям сведения о себе, которые, как мы видим, усердно записывались. Только вот второе имя моей мамы – Галина - в Риге не разобрали. Записали её просто Кларой.
Самый первый в этой выписке оказался дед моего деда Карл Вильгельм Гептнер. Он был Carl, а не Karl.
Прошло ещё полтора десятка лет, и на новый мой запрос именно об этом прапрадеде Карле Вильгельме из Риги пришла новая справка (Приложение 2). Новое в ней было то, что семейство рассматривалось как исконно рижское. Также были названы несколько мест в Риге, связанных с Карлом Вильгельмом Гептнером (рисунок 1) и ещё упомянуто, что он был мастером цеха мясников.
Еще через два года мне в руки попала замечательная книга об истории Рижской Свято-Ивановской или Малой гильдии[2]. Эту книгу её автор Фридрих Брунстерман готовил к семисотлетию Риги, но запоздал на год. Зато она ему удалась на славу. И её форма, и её содержание достойны восхищения.
Гильдия существовала с 1356 года и объединяла собою 36 разного рода ремесленных цехов. Приведены поимённые списки членов этих цехов (они называли друг друга братьями). Поскольку из архивной справки стало известно, что Карл Вильгельм был мастером цеха мясников, я стал искать его имя в списках этого цеха[3].
Рисунок 2
Часть записей о выдаче Рижским цехом мясников свидетельств подмастерьям с 1800 по 1815 годы. Указаны: наставник (der Lehrmeister), год и месть выдачи, староста цеха (der Amtsältermann)
Рисунок 1
План центра Риги (http://www.1201.lv/maps/1939/) и места, связанные с Карлом Вильгельмом Гептнером (Heptner, Heppner) и семейством Hoppener
На странице 159 этой книги я нашёл его. Там указано, что некий Андреас Шварц из Пруссии в 1808-1811 годах учился ремеслу у мастера по имени Карл Вильгельм Гептнер (Carl Wilhelm Heptner), а в 1811 году получил свидетельство подмастерья, заверенное старостой цеха Андреасом Асмусом (Assmuß). На рисунке 2 изображён снимок верхней половины страницы 159 книги Брунстермана, где выделена запись о Гептнере.
А на странице 316 в списке членов (братьев) принятых в братство мясников под его расшитое по белому шёлку знамя или хоругвь (рисунок 3) в 1810 году, назван Карл Вильгельм Геппнер (Carl Wilhelm Hepрner). Наверняка можно считать, что это Гептнер и Геппнер - одно и то же лицо.
Рисунок 3
Знамя или хоругвь цеха мясников рижской Малой гильдии
Итак, похоже на то, что братья Малой гильдии писали данную фамилию то так, то эдак. Правописание их не очень уж занимало. Писали, похоже, как слышится, а говорили на одном из многочисленных нижненемецких диалектов, с веками понемногу приближаясь к некоторой общенемецкой норме[4]. Интернет позволяет немного заглянуть в нижненемецкий. Знакомая многим Википедия составлена на множестве языков, среди которых Plattdüütsch (пляттюч, дословно – плосконемецкий)[5]. Так носители нижненемецкого называют свой язык. Так вот, если в русском отделе сетевой энциклопедии Wikipedia набрать «Хмель», а затем переключиться на Deutsch, то мы увидим статью под названием «Hopfen», если же переключиться на Plattdüütsch, то мы увидим ту же статью под названием Hoppen. Если по-немецки хмелевод будет Höpfner или Hoepfner (откуда – предположительно – Heptner), то на нижненемецком – Hoppner или Hoppener.
Это рассуждение о немецких говорах приведено к тому, что на с. 187 той же книги в списке братьев Малой рижской гильдии за 1554-1786 годы под номером 158 назван некий Awent Hoppner (1591). Что означает слово Awent, которое стоит там, где должно стоять имя, мне не удалось выяснить. Точнее говоря, из небольшого словарика старых рижских слов, помещённого в конце книги Штиды и Меттига о первых рижских ремесленниках[6] удалось узнать, что Avent равносильно Abend и означает вечер. Неужели родители могли назвать так будущего мясника? Но фамилия этого человека похожа на Heppner в нижненемецком написании и служит наводкой для дальнейших поисков.
Тогда же мне удалось разыскать книгу записей актов передачи рижской недвижимости по наследству за более давние годы, составленную историком Яковом Наперским[7]. Это огромный труд, хотя внешне это простая, без комментариев, перепечатка архивных коротких записей, так сказать, для ознакомления читающей публики, интересующейся историей родного края. В ней несколько раз встречается фамилия Hoppener, причем всегда в одном и том же написании, без вариантов. При этом остальные слова написаны на латыни либо на нижненемецком с разнообразными вариантами в зависимости от грамотности писаря или же от места его рождения. Мне их трудно понять.
Для того, чтобы отчасти познакомиться с этими довольно однообразными по содержанию записями, приведу текст записи № 27 за 1491 год со с. 144:
То немногое, что мне удалось понять из написанного здесь сводится к свидетельствованию перед советом или радой (rade) права на дом в проулке (dwerstraten) между Свиной (swinstraten) и Конюшенной (marstalstraten), улицами, и именно на тот дом, который стоял между домом Якоба Хоппенера и стойлом (stalle) Хинрика Стэнхоувэра, наискосок (schrag tegen) против дома Гермена Хуффельмана, и произведено это в четверг перед «Радуйся, Иерусалиме» (то есть на третьей неделе Великого поста, 26 марта 1491 года).
Глядя на карту Риги 1916 года (рисунок 5) можно погадать, где был дом Хоппенера.
Улица с нижненемецким названием Marstalstrate позже стала называться по-немецки Marstal-Straße. До революции на русских картах её название писалась в русском переводе: Конюшенная, а теперь снова называется по-нижненемецки, но на латышский лад: Марсталю ела. Конюшенную на карте найти легко. Она ведёт к реке. Тогда Swinstrate должна идти по соседству с Конюшенной примерно в том же направлении и соединяться с нею проулком. На русской карте (рисунок 5) есть две улицы, которые могли бы быть Swinstrate. Это: либо Большая Сборная улица слева от Конюшенной (если смотреть в сторону реки), либо Большая Плавучья улица справа. Странное название последней есть перевод с немецкого её названия Schwimm-Straße. Похоже, она-то и есть Swinstrate.
Рисунок 5
Улицы южной части Старой Риги на русской карте 1916 года (http://www.1201.lv/maps/1916-center/)
Эти названия звучат как «свинстрате» на старом нижненемецком и «швиммштрассе» на литературном немецком 19 века. Особенностями старого говора нетрудно объяснить, почему вместо нынешних «ш» прежде было «с», почему вместо «сс» в Риге когда-то на нидерландский манер произносили «т», но вот откуда вместо «n» в Swinstrate появляется «mm» в Schwimm-Strasse, диалектальными различиями не объяснишь. Возможно, описка? Это предположение тоже придётся отвергнуть. И вот каким способом.
Среди тогдашних записей о делах с рижской недвижимостью некоторые сделаны на латыни, у нас есть возможность найти эту улицу в латинском написании и, тем самым, проверить не ошибся ли писарь, не спутал ли «n» и «m». В топографическом указателе к названной книге Наперского[8] находим такое соответствие: Pl. porcorum (de swinestrate). Porcorum с латинского значит Свиная, swin(e)strate – тоже Свиная. То есть когда рижские писари писали латынью, то немецкие названия они не передавали по звучанию, а переводили на латынь по смыслу. Отсюда следует, что улица действительно называлась Свиной. Тогда откуда же написание Schwimm-Strasse (Плавучья)?
Это название, если можно так выразиться, не исторично. Взято с потолка. Действительно, откуда бы в средневековой Риге пловцы? А вот свиньи, поди, водились. Похоже, что новое название, подражая звукам старого, было введено жеманными потомками первых рижан единственно для благозвучия, или приличия, как оно им представлялось[9]. Современное латышское название улицы Peldu iela тоже имеет отношение к плавучести, а не к свинству.
Итак, дом стоял в проулке между Конюшенной и Большой Плавучей улицами. В 1916 году, судя по карте, их соединяли два проезда: Господская улица и Малая Сборная ближе к реке. Первая – это большая улица, и на роль проулка не годна, а вот эта последняя, которой сегодня уже, вроде бы, и нет[10], была, скорее всего, тем самым проулком или переулком. Длина этого проезда всего 60 м. Сколько там могло поместиться строений: домов и конюшен? Четыре или пять по каждой стороне, не больше. Таким образом, мы постепенно сузили место нахождения дома нашего возможного предка до участка в половину футбольного поля.
Что же до времени появления фамилии в Риге, то в названной книге Наперского первое упоминание фамилии Hoppener относится к записи 1386 года[11]. Эта запись сделана на латыни. Вот её текст:
В примерном переводе это значит, что Hinricus Blankensteen (передаёт) Conrado Hoppener и его сестре Anneke их часть наследства, которым его жена Gutteke обладает в наследстве её отца, а именно господина Bernardi Hoppener. Записано в самый день Св. Климента (23 ноября)[12].
Добавлю ещё только кое-что о совпадениях. Мой дед, Георгий Андреевич Гептнер в рижских податных книгах значился как Георг Юлиус Гептнер, прихожанин Реформатской церкви. Формально принадлежал к сословию цеховых города Риги и именно цеха мясников. Так вот, переехав в Москву он почти всю свою жизнь прослужил в фирме инженера Бари, что находилась на Мясницкой улице, а прожил десятки лет до своей смерти в 1935 году в доме с окнами на здание Мясницкой части[13]. Ну и ещё одно. Дед с семьёй занимал квартиру 2 в восточном крыле дома, а в западном квартиру 1 занимали потомки Адольфа Асмуса, а эту фамилию носил староста мясницкого цеха Риги в 1810 году, о котором упоминалось выше.
Здесь заканчивается небольшое исследование о фамилии моей мамы Гептнер. В нём есть бездоказательные допущения, например, о преобразовании написания фамилии с течением времени. Но на самом деле некоторые из них могут быть доказаны прямо сейчас, опираясь на великолепно и досконально изученные закономерности исторического развития немецкого языка. Просто это требует такого времени, таких книг и таких знаний, которых у меня нет. Поэтому оставляю всё как есть.
Евгений Борисович Чернявский, Москва, ноябрь 2008 года
[3] Тут надо сказать, что книга Брунстермана, написанная в начале 20 века, приводит современное название цеха на литературном немецком «Das Fleischer-Amt» (от der Fleischer – мясник). Но долгие столетия до этого сами рижские мясники называли свое занятие иначе – der Knochenhauer (дословно «косторуб», мясник на нижненемецком)
[4] Общенемецкий язык, по одному из определений, есть «верхненемецкий в нижненемецком произношении» (Жирмунский В. М. История немецкого языка: Учебник. Изд. 4-е. М., 1956, 280 с.)
[5] Сложилось так, что нижненемецкому выпала доля простонародного языка (в России подобная участь постигла украинский). Этому способствовало его название, которое можно понимать не только как язык немцев, живущих по низовьям рек и низменностям, но и как низменный, плоский (в смысле туповатый) немецкий.
[6] Stieda W., Mettig C. Schragen der Gilden und Ämter der Stadt Riga bis 1621. Riga Alexander Stieda’s Buchhandlung, 1896, 778 S.
[7] Die Erbebücher der Stadt Riga 1384-1576. Herausgegeben von J. G. L. Napiersky. Riga, N. Kymmel Buchhandlung, 1888, 515 S.
[9] На одном из современных рижским сайтов можно найти иное объяснение этой перемене http://www.citariga.lv/RU/index.php?page=2&id=15
[10] Скорее всего, от проулка осталась только его северная сторона, а южная, вместе с расположенным там рынком, была снесена при благоустройстве набережной Двины.
[12] Здесь нужны некоторые примечания. Господин Бернард Хоппенер умер в 1386 году. Гуттеке по-видимому, была его старшей дочерью и женой Генриха Бланкенштайна. Так вот этот Бланкенштайн подтверждает, что доля его жены в наследстве её покойного отца передаётся младшим детям покойного Конраду Хоппенеру и его сестре Аннеке.
[13] На конверте письма на имя моей бабушки я увидел адрес, который для старого москвича звучит как поэма: Ея Высокоблагородию г-же Валерии Августиновне Ковалевской, Москва, Малый Трёхсвятительский переулок, в доме Реформатской церкви против Мясницкой части.
